Валерий Полежаев. «Иркутский автограф (Памяти Валентина Распутина)»

Валерий Полежаев. «Иркутский автограф  (Памяти Валентина Распутина)»
Фото: abakan-news.ru

Родился 2 января 1955 года (ст. Сон Боградского района). С 1-го по 4-й класс – учеба в Сонской начальной школе, с 5-го по 10-й – в Абаканской железнодорожной школе № 60.

С 1972 г. по 1976 г. – учеба в Абаканском педагогическом институте (филологический факультет). 1976–1977гг. – служба в армии (Владивосток), работа в дивизионной газете «На стройке» «Дальвоенморстроя», сотрудничество с газетой «Боевая вахта» Тихоокеанского флота.

1977–1978 гг.– работа корреспондентом отдела новостей, а затем редактором промышленного отдела Хакасской областной студии телевидения. 1978–1983гг. – сотрудник Усть-Абаканской районной газеты «Путь к коммунизму» (зав. отделом писем).

1983–2001 гг. – работа в областной («Советская Хакасия»), затем республиканской газетах «Хакасия» в качестве корреспондента отдела строительства, заведующего отделом информации, заведующего отделом промышленности (экономики), затем – заведующего отделом культуры. 2001–2006 гг. – корреспондент городской газеты «Абакан». С ноября 2006 г. – корреспондент газеты-журнала «Телесемь», с апреля 2010 г. – корреспондент рекламно-информационного республиканского журнала «Они. Живут в Хакасии».

Валерий Полежаев со стихами и рассказами печатался практически во всех районных газетах Республики Хакасия, областной, а затем республиканской газете «Хакасия», краевой молодежной «Красноярский комсомолец», союзном журнале «Агитатор», международном журнале «Тюркский мир». Его рассказы, эссе и воспоминания, а также заметки о путешествиях были опубликованы в Хакасии в детском журнале «Хоор-хоор», «Стрежень», «Новь», «Абакан литературный», многих коллективных сборниках хакасских авторов, а также в книге «Память» (в честь 50-летия Победы). Стихотворение «22 июня 1941 года», представленное на городской конкурс в честь 65-летия Победы, стало победителем финала, произведение было продекламировано со сцены праздника в Черногорском парке 9 мая 2010 г. в Абакане.

Валерий Полежаев – автор 10 книг: «Я разгадал зеленый стих…» (1994 г.), «В любви есть привкус смерти» (1997 г.), «Первая женщина из Чилан» (1997 г.), «У злого времени в плену» (1997 г.), «Набат» (1999 г.), «Нечто, или горные мифы» (2002 г.), «Граница» (2006 г.), «Глухари на проталинах» (2010 г.), «Эдельвейс бирюзовой Катуни» (2011 г.), «Хакасия, судьбой нам дарованная…» (2012 г.). Благожелательные отзывы о творчестве Валерия Полежаева высказывали писатели Геннадий Сысолятин, Николай Еремин, Михаил Воронецкий, Николай Ершов, Валентин Сорокин, Владимир Солоухин, профессор Томского госуниверситета – член СП России Юрий Григорьев, литературный критик Виктор Чалмаев (Москва).

Иркутский автограф

(Памяти Валентина Распутина)

Валентин Григорьевич, автогопники добрались до Байкала!..

Валентин Распутин… И сразу всплывают в памяти его всенародно известные произведения: «Живи и помни», «Прощание с Матерой», «Пожар», «Деньги для Марии», «Уроки французского», «Василий и Василиса», публицистические очерки о Байкале, чьим единственно последовательным и знаковым защитником писатель оказался в наши загаженные и задымленные годы… На днях (эти строчки я писал четыре года назад – Авт.) по Центральному телевидению показывали автопробег на вседорожниках длиною в 2 000 километров – и где бы вы думали? – по льду этого священного озера! Лучшего места, действительно, выбрать было им нельзя! Со счастливо искрящимися глазами продвинутые участники, бритые и самодовольные, перед объективом телекамеры наслаждались прозрачностью льда самого чистого озера в мире – вплоть до того, что лизали его языком, и в этом эгоистическом восторге, дымя выхлопными трубами своих машин, рассказывали о «путевых» ночевках в географическом центре Байкала… А я сидел перед телевизором и думал не о их осуществленных возможностях и смазливых индивидуалистических мечтах, всепроходимых (даже через ледяные байкальские торосы) иностранных машинах, а о том, где они все это время, находясь исключительно на светлом изумрудном льду самого огромного пресного озера планеты, являющегося национальным достоянием России, справляли свою, извините, большую и малую нужду-то? Вот о чем я думал, а не о их, не отягощенных чувством совести, выражениях лиц, про которых хочется сказать совсем иначе – да просто сытых, заевшихся рож. И еще я думал о том, чтобы, не дай Бог, этот пакостный сюжет в дни своего 75-летия не увидел сам Валентин Распутин. Ему, преданному защитнику Байкала, его первозданной экологической среды, безоружному в данном случае перед вседозволенностью участников автопробега по периметру великого озера, нечего и гадать, стало бы не по себе, если не представить большее. И еще я думал о том, что корреспондент, оптимистично комментирующий этот вседозволенный автопробег, не сделал даже намека на то, что гонять на этих вонючих рычащих вседорожниках куда как больше приличествует на заброшенных автодорогах, нежели по изумрудно-глянцевому льду святого Байкала. Есть ли крест на груди у этих автогопников?

Это – в порядке оперативного и, конечно, вполне объяснимого своими зазубринами, отклика, потому что говорить о Валентине Григорьевиче и не сказать о его Байкале, до сих пор остающемся беззащитным как перед целлюлозно-бумажным комбинатом, так и вот перед этими автоухарями – ну просто нельзя. Это его детище, его живой, трепещущий нерв – защита Байкала.

Река его жизни – Ангара…

Так вот – Распутин… Он достойно стоит в высшем ряду таких современных писателей, как Виктор Астафьев, Федор Абрамов, Василий Белов, Владимир Солоухин, Василий Шукшин и я бы добавил еще – Василий Песков. Произнесешь каждое из этих много говорящих уму и сердцу имен – и сразу ощутишь, что это и есть исконная, неподдельная совесть современной России, сильные сердцем и гордые духом ее бескорыстные певцы, неравнодушные к народной судьбе, неравнодушные к своей Родине.

… Валентину Григорьевичу исполнилось тогда 75. Какая толща времени – в 25 лет! – отделяет теперь меня от того дня, когда накануне его еще тогда 50-летия я познакомился с этим известным человеком. Да и мне теперь не 32 года, впрочем. Он, талантливый писатель, и тогда был малоразговорчив, не бросок в манере поведения, как и сейчас тем более. Несколько лет назад, потеряв дочь, которая погибла вместе со многими пассажирами на борту самолета, врезавшегося в аэродромное бетонное ограждение – прямо уже там, в родном Иркутске, во время приземления, – Валентин Григорьевич, как писатель, надолго тогда умолк… И только вот совсем недавно, буквально в последние годы, раскрыв его новую книгу, я увидел в ней, помимо прежних известных его произведений, новую повесть, несколько новых рассказов. Значит, ожил, вернулся к творчеству человек! В недавно виденном мною документальном двухсерийном фильме «Река жизни», посвященном пагубным для Ангары последствиям строительства на ее берегах Богучанской ГЭС, Валентин Распутин, проплыв по своей реке жизни, обмолвился: «Жизнь человеку дана, чтобы он успел сделать на Земле свое главное дело. А смерть – чтобы он дорожил отпущенным ему временем». После этого я верю, что мы еще прочитаем, непременно прочитаем новые повести и рассказы писателя с берегов Ангары и Байкала, который во многом сверяет свою жизнь по Астафьеву, по-хорошему завидуя его прижизненному трудолюбию и мастерству большого природного таланта. Недаром, проплыв по Ангаре до самого ее устья – впадения в Енисей, Валентин Григорьевич вместе с литературным критиком Валентином Курбатовым посетил осеннюю, в лимонных и багровых, шелестящих на сентябрьском ветерке листьях, могилу Астафьева в его родной Овсянке, обрамленную березами, ниспадающей калиной…

Как русская литература «приобрела» Распутина

Красноярск… От Овсянки до краевого центра – рукой подать. Он для Валентина Распутина – тоже не пустой звук. В молодые годы начинающий писатель работал в газете «Красноярский комсомолец», и не раз выезжал и к нам, в Хакасию, на строительство дороги «Абакан – Тайшет». В свое время я встречался с сыном легендарного первопроходца Константина Стофато – Владимиром Стофато, приезжавшим в Абакан на 20-летие трассы мужества. Так он вот что рассказывал мне о своей встрече с будущим известным писателем: «Он пришел ко мне в вагончик, представился корреспондентом краевой молодежной газеты. Я спросил у него: «А как ваша фамилия?» Он улыбнулся и с легкой самоиронией ответил: «Да фамилия-то у меня не очень хорошая…» – «Так какая ж все-таки?» – подался я вперед. – «Распутин я… Видите, какая у меня действительно непутевая фамилия-то!..» Помню еще, он не столько о работе и достижениях расспрашивал меня, сколько о каждодневной нашей жизни, взаимоотношениях между строителями, как они относятся к тому, что оторваны от дома…»

К этим словам Владимира Константиновича Стофато я добавлю: именно из-за того, что Валентин Распутин мало привозил фактурного, чисто газетного материала из своих командировок в редакцию, его впоследствии и уволили из «Красноярского комсомольца». Краевая журналистика, да, потеряла нерадивого корреспондента, зато российская литература, благодаря этому, задним числом говоря, счастливому случаю, приобрела совестливого, честного писателя, являющегося сейчас гордостью русской нации, всей России.

«На пороге-то уж не стойте!»

…1986 год, конец февраля. В Иркутске пуржило. Утренняя метель устилала мокрым снегом улицы, скверы, набережную Ангары, крыши домов. И когда к полудню выглянуло яркое солнце, город смотрелся первозданно чистым, с блестками искристого радужного снега. Я не знал, не ведал, что в этот день такое же чувство, только не природного, а душевного обновления, переживу и я, встретившись с известным, тогда еще советским, писателем Валентином Распутиным – коренным жителем города на Ангаре. Эта встреча (и не одна в один день!) могла произойти и не произойти. Мало ли чего?! Писатель мог находиться в Москве, или на своей даче на берегу озера Байкал, или просто быть нездоровым тем же гриппом… Но мне повезло, и все случилось – без предварительной договоренности, телефонных звонков…

Первая встреча произошла утром. Иду по улице Пятой армии, где живет писатель. Рядом – набережная Ангары. Вот и старинный пятиэтажный дом охрового цвета. Неужели здесь? Сердце бьется неровно. Ничего, успокаиваю себя. Есенин – и тот вспотел, когда увидел в дверях живого Блока, которому принес свои стихи… А я-то… Под окнами, смотрю между тем, подходя, – тополя, дикие яблоньки. Поднимаюсь на второй этаж. Вот она, слева, – пятая квартира. Вздыхаю глубоко и… звоню.

В этот момент, вспоминая его «Живи и помни», «Василий и Василиса», «Уроки французского», я, держа в своих вспотевших ладонях привезенные на показ писателю опубликованные уже в газетах рассказы, чувствую себя не выше литературного пигмея. «А может быть, его и дома нет, – спасительно вдруг думаю я. – Что волноваться-то уж так, а?» Но в двери, обитой дермантином, щелкнул английский замок, и в проеме показалась девушка лет семнадцати. Э-ээ? Я сглотнул слюну, представился. Это была, как потом я узнал, Мария, младшая дочь писателя. Она пригласила меня пройти, и я, не помня себя, машинально шагнул через порог. Значит!.. И – глазам своим не верю – в глубине квартиры показался он, хозяин дома – Валентин Григорьевич. Он!.. Поздоровались. Писатель молча выслушал, откуда и кто я… Как же дальше вести себя? У меня, между тем, вызвало легкое беспокойство это его сдержанное молчание. И недаром: тут же Распутин отчитал меня, как непрошенного гостя. «Ну да и ладно! – с горькой досадой и вместе с тем с гордостью подумал я. – Все равно вот уже увидел-таки его живым и теперь имею полное право сказать об этом, имею свое личное представление о нем».

— Извините, но у меня ведь тоже рабочий день! – услышал я отчитывающий меня голос Валентина Григорьевича. – Прежде, чем прийти, надо было хотя бы позвонить…

«Все, полный провал всей моей затеи, – отрешенно подумал я, одним взглядом, виновато брошенным на Валентина Григорьевича, выразительно извиняясь за содеянное перед писателем. – Этого следовало ожидать». Между тем его дочь Мария растворилась в глубине квартиры. Внешне я ее как-то не запомнил. Так волновался, значит? Видя мое откровенное, не напускное смущение провинциала, Распутин (Распутин!), вдруг неожиданно для меня чуть-чуть улыбнувшись, сказал уже, я отметил про себя, отходчиво-примирительно:

– Впрочем, звонить мне было бы бесполезно. С утра я отключаю телефоны. Мешают работать!

Я, тем не менее, извинившись, заторопился покинуть квартиру писателя, сказав, что достаточно и того, что я его вот увидел. Этого да, достаточно…

Он внимательно, словно оценивая ситуацию и заезжего гостя, о чем-то, видимо, подумал, еще раз посмотрел на меня и… вдруг пригласил пройти («На пороге-то уже не стойте!») и, наклонившись и подняв домашние шлепанцы, по-свойски бросил их к моим ногам. И вот, шлепая тапочками по большому коридору и мимоходом отмечая, что слева – кухня, следом – зал, впереди еще какая-то комната, я завернул следом за ним вправо – как оказалось, в его рабочий кабинет. А оглядывался я исподволь, бегло осматривая квартиру – видать, для того, чтобы хоть краешком глаза увидеть, как живут-то настоящие писатели? Но все было привычно и даже узнаваемо: на том же столе в зале стоял, как и у других горожан, букет цветов в хрустальной вазе – правда, не искусственных, а живых…

И вот я, можно сказать, – в сердце квартиры, самом рабочем кабинете писателя. Сразу бросились в глаза три новых автомобильных резиновых колеса, уложенных друг на друге столбиком, причем прямо у окна и рабочего стола писателя. Эту автомобильную резину странно как-то было видеть в его кабинете. Но тогда эти самые колеса были огромным дефицитом! «А вот у него они, смотри, есть! – подумал я. – Откуда? Впрочем, ведь писатель!» Забегая вперед, скажу: уже после обеда, побывав на приеме у ответственного секретаря Иркутской областной писательской организации, поэта Р.В. Филиппова, я узнал – точнее, услышал от него по этому поводу следующее: «Э, о чем вы! Да Валентин одной ногой открывает дверь первого секретаря Иркутского обкома партии! Он же – наша знаменитость». Ну да, ну да… Тогда подобное было в порядке вещей. Своей известностью Валентин Распутин не мог, конечно, не пользоваться – в это безвременье сплошного дефицита. «А ты, парень, думал как?»

«Днем надо работать, а ночью спать»

Я осмотрелся. Рабочий кабинет писателя был просторный, но обставлен достаточно просто: диван, два кресла, письменный стол, три книжных шкафа, один – обшарпанный…

– Вы, наверное, как всякий начинающий, рукопись принесли? – видя пакет в моих руках, без обиняков спросил Валентин Григорьевич, войдя в кабинет. – Не обижайтесь, взять не могу! – сразу отрезал все дальнейшие разговоры на эту тему писатель. И вдруг, почти как на равных, неожиданно для меня, почти взмолился тоном голоса:

– Поймите и пожалейте меня! Видите, – и он махнул рукой в сторону мебели, – два с половиной шкафа рукописей… Два с половиной! Ежедневно по десятку приходит! Приходит даже из-за рубежа… Вчера вот из Чехословакии получил. Когда же мне работать? Я и так давно уже, который год, ничего серьезного не написал… Некогда!

Он перевел взгляд на меня: понял я, принял отказ или нет? Я понял… Еще бы! И решил, не теряя времени, хоть что-то узнать о нем, его мнение о тех или других, дорогих мне писателях. И перво-наперво спросил, как он, автор, относится к отзывам критиков о его новой повести «Пожар». Ведь некоторые из них считают, что в этом произведении допущено смешение художественного и публицистического стилей, и расценивают это как «жанровое нарушение».

– Все правильно, – спокойно ответил Валентин Григорьевич. – Правильно, если смотреть на повесть с точки зрения гамбургского счетовода… Смешение стилей действительно есть. По-своему критики, повторяю, правы. Но, – он многозначительно, победно улыбнулся, – на это стилевое «нарушение» я шел сознательно, конечно. Скажу больше: я к этому стремился! Ведь не все подвластно выразить только художественными средствами. Порой нужна и публицистичность, прямой разговор с читателем. Это дело автора, – как о чем-то давно решенном, сказал отчетливо он. И, повернувшись, пошел к своему рабочему столу.

Только теперь, когда Валентин Григорьевич на секунду отвернулся, я обратил внимание на то, что писатель был в синих джинсах и рубашке в клеточку: в таких ходят обычно деревенские мужики. Он, между тем, уже сидел за своим рабочим столом. Перед ним, взглянул, лежали отпечатанные на машинке листы белой бумаги. Он, нахмурившись, посмотрел на них и произнес:

– Днем, видите, надо работать, а ночью спать. Но так не всегда выходит!.. То звонят, то в гости, порой без разрешения, идут – вот как вы. – улыбка. «Наконец, хоть одна улыбка!» – отметил я про себя. Не мог не отметить… Между тем Распутин продолжал:

– Через три дня непременно уеду в деревню. Надо писать, надо работать! Сейчас вот (было 12 февраля) готовлю выступление в «Известиях» – о Байкале и развитии на его берегах целлюлозно-бумажной промышленности – точнее, о тех ужасных, просто пагубных последствиях, к которым все это может привести и приводит. Надо успеть опубликовать эту статью в центральной печати до съезда КПСС и направить запрос министру.

Как писатель о писателях…

Я выдержал паузу, прекрасно понимая, что Валентин Григорьевич просто по-писательски болен этой темой, она мает его неуспокоенное сердце, заставляет вновь и вновь обращаться к защите Байкала. Потом спросил, чтобы в какой-то мере сверить свое мнение с мнением его, Распутина:

– Валентин Григорьевич, как вы относитесь к современным советским писателям – в частности к Владимиру Солоухину, например? Вы любите его?

– Да, люблю! – с готовностью и несколько оживившись, произнес он. – Вообще я люблю тех писателей, что талантливо пишут или писали о России и для России! Астафьева, Белова, Шукшина…

– Владимира Солоухина критикуют за то, что он якобы больше пишет не о России, а о себе…

– Это неверно, совсем неверно! – убежденно отрезал Распутин. – Он пишет прежде всего о России, и выполняет эту задачу, я считаю, хорошо – дай Бог каждому!

Забегая вперед, скажу: этот отзыв Валентина Распутина я передал на словах самому Владимиру Солоухину, когда тот в очередной свой приезд в Абакан к своему другу Михаилу Кильчичакову по моей просьбе, а точнее – моему искреннему желанию, в один из вечеров побывал и в моей квартире, что на Верхней Согре, приглашенный мною «на жареных карасей» под водочку… Владимир Алексеевич был, не скрывая этого, несколько удивлен приятному для него факту и явно доволен такой неожиданной вставкой в нашу с ним застольную беседу. На его лице, как бы там ни было, появилась размягченная улыбка…

– А нравится ли вам экранизация ваших литературных произведений: «Уроки французского», «Василий и Василиса»? – задал я очередной вопрос Валентину Распутину.

– Нравится «Уроки французского», и не нравится «Василий и Василиса», – был ответ. – Последнюю экранизацию, например, я считаю чисто внешней. Здесь нет внутреннего проникновения в образы, их судьбы, что, как известно, делает любое произведение настоящим искусством. Этого сумели добиться кинематографисты при работе над «Уроками французского». А «Василий и Василиса»… Этот фильм как бы идеализирует русскую жизнь, хотя это, конечно, в повести далеко не так. За это и ухватились за границей, и там «Василий и Василиса» идет на экранах гораздо чаще, чем, скажем, у нас в стране.

…Уже почти в конце беседы Валентин Григорьевич сказал, что он побывал в гостях на красноярской земле у Виктора Астафьева. О, это было куда как любопытно! И вот почему. Мне тогда уже интересно было узнать о характере отношений этих двух известных сибирских писателей, тем более из уст одного из них – Валентина Григорьевича. Он на мою просьбу высказать свое мнение о Викторе Петровиче (это хорошо отпечаталось в моей памяти), искренне и куда как более откровенно ответил тогда буквально следующее: «Да, Астафьев… Я, знаете, просто удивляюсь этому человеку! Старик уже, а как талантливо, сильно работает в литературе! Не устает ведь, не устает радовать своими силами, своими новыми книгами!» Я, слушая такое, дорогого стоящее, откровение Валентина Григорьевича, чувствовал, что такая продуктивность Астафьева вызывает у него, пожалуй, чуть ли не ревностное недоумение: и почему, мол, у меня-то так производительно не получается?.. Да простит он мне такое истолкование его действительно искреннего и почтительного недоумения!

Между тем объяснение этому я нашел, читая подаренную мне автором Валентиной Швецовой книгу «Река жизни Виктора Астафьева», где приводится январское, еще 1977 года, письмо Валентина Распутина к нему, в котором он признательно пишет старшему мастеру: «Рад послать Вам свою книжку. Неизвестно, напишется ли что-нибудь еще. А тут что-то вроде есть, хоть и немного, это я понимаю, но души и жизни взяла она порядочно, потому что спокойно, с методой и планом, работать я не умею и пишу КАК ПОПАЛО. Как, впрочем, и живу». Вот в чем, оказывается, крылась и кроется причина его удивления перед гениальной плодовитостью Астафьева! И вот отчасти еще почему за всю свою жизнь, вполне пока «работницкую», он никак не может до сих пор перешагнуть свое четырехтомное издание собрания сочинений…

Впрочем, мал золотник, да дорог!

Несколько слов, уже в коридоре, Валентин Григорьевич сказал и о Василии Макаровиче Шукшине, которого тоже любит. При этом попенял, что на Шукшинские чтения в июле этого (1986-го) года на Алтай выбраться не сможет: слишком занят! На прощание, и так уже затянувшееся, почти у порога, Валентин Распутин пожал мою руку. Мягкое, я бы сказал «художественное», пожатие, без демонстрации своей силы. Мы, да, попрощались, но получилось так, что в этот февральский день я еще дважды встретился с Валентином Григорьевичем.

В областной писательской…

…Покинув квартиру писателя, я поехал на автобусе (а что?!) в Иркутскую областную писательскую организацию, к ее ответственному секретарю Р.В. Филиппову. У меня было легко на душе: уж раз с самим Распутиным удалось так удачно встретиться и даже вот побеседовать, то что мне теперь какой-то там неизвестный поэт Филиппов! И действительно, я к нему быстро попал в кабинет. Передо мной был крупноватый мужчина, внешне больше похожий на декана какого-нибудь филологического факультета, чем на экстравагантно одетого поэта. Узнав, что я только что побывал вот в гостях у Валентина Григорьевича, он заметно оживился и расслабился, и не без охоты, увидев, что я достаю уже из кармана пиджака журналистский блокнот, рассказал кое-что свое об известном писателе-земляке.

– Вместе с Валентином Распутиным работать в литературе начинали многие из нас, – неторопливо начал он, поправляя у горла галстук и постукивая кончиками пальцев расслабленных рук о полированный стол. – Да-а… Он многого добился, что тут! Но вот – да вы сами, наверное, увидели, остался скромным, просто замечательным человеком. Между прочим, депутат Иркутского облсовета, во многом помогает нашей писательской организации. (И тут поэт и сказал о том, чтобы, видать, одной деталью подчеркнуть, кто действительно такой их знаменитый земляк: что он, Распутин-то, – да он одной ногой открывает дверь кабинета первого секретаря Иркутского обкома партии!)

Взглянув, какое впечатление произвели на меня эти его слова, Р.В. Филиппов, удовлетворенный, продолжил уже более официальным тоном, сцепив пальцы обеих рук на груди:

– В будущем, 1987 году Валентину Григорьевичу исполняется пятьдесят. К этой дате, а также к 300-летию Иркутска, мы готовим его книгу о родном городе, озере Байкал, за первозданную чистоту и красоту которого он так со всей душой, заинтересованно – ну как истинный российский патриот, борется.

Дипломатическая история

На этом аудиенция была окончена… Напоследок ответственный секретарь писательской организации счел нужным поделиться со мной следующей, конечно, ценной для меня, информацией: «Сегодня после обеда в нашем Доме литераторов проходит очередная литературная среда. Приходите, чего там!..» Я был благодарен ему за такое, без всякого заносчивого писательского чванства, высказанное приглашение. Конечно, приду!

Так в три часа пополудни я оказался сидящим в зале Иркутского дома литераторов. Перед длинным столом, вдоль него на всем протяжении, сидели незнакомые мне писатели, поэты, художники, профессора, композиторы. Во главе стола же находился он, Р.В. Филиппов. Справа от меня, я сразу отметил, сидел экстравагантный человек лет сорока, в коричневом костюме и пятнистом галстуке. У ног его, под столом, находился его большой черный дипломат. Они тогда были в моде, эти дипломаты, с защелками-замочками и ключиком… Дальше, справа от этого время от времени выпрямляющего спину человека, стул пустовал. Еще секунда-другая, и заседание «Литературной среды» началось. Именно в это время в зал неожиданно и вошел Валентин Распутин. Я был радостно удивлен… Он бегло глянул вдоль стола, ища свободное место, и сел, предварительно отодвинув стул, рядом, справа от человека в коричневом костюме. Поэт Филиппов начал говорить. Распутину, я невольно увидел, что-то явно мешало удобно сидеть. Он нагнулся чуть вниз, увидел у своего соседа под столом дипломат, и вдруг взял и пододвинул его, как мне показалось, совсем бесцеремонно, к себе и – я не поверил своим глазам! – на этот чужой для него дипломат положил, как на свой, вытянутую правую ногу… Я внутренне удивился. Но еще поразительнее было то, что человек – ну, что в коричневом костюме и пятнистом галстуке – не то что ухом – даже глазом не повел! Как будто все это было для него (и для Распутина) в порядке вещей. А Валентин Григорьевич, на которого я исподволь взглянул расширенными зрачками, как ни в чем не бывало и подперев правой рукой подбородок, с естественной заинтересованностью слушал уже Филиппова. Я-то думал, сейчас этот «пятнистый галстук» непременно сделает, по крайней мере, замечание коллеге-писателю, а то может даже и вообще возьмет и заберет из-под его ноги свой дипломат… Нет, ничего этого не случилось.

Потом, раздумывая над этим случаем, я узнал: Валентин Григорьевич, оказывается, по знаку Зодиака – Овен. А для людей этого знака характерны вот такие внезапные шаловливые поступки, где-то граничащие с вызовом… Г-мэ, г-мэ… А может, дорогой Валентин Григорьевич этим своим поступком или подобными ему, хотел подчеркнуть: кто, мол, тут ты, вычурный человек в коричневом костюме, и кто – я? Не знаю, не знаю… Это осталось для меня загадкой. Не спрашивать же об этом, не искать объяснения у человека с дипломатом или у самого Распутина, в конце концов! Что ж… Как говорится, что позволено Юпитеру – то не позволено быку…

Между тем лекция была посвящена теме: «Психологические особенности творчества Гоголя, Гаршина, Ван-Гога, Достоевского и других». Я с внутренней улыбкой подумал невольно: «Может, Валентин Григорьевич таким вот образом наглядно продемонстрировал как раз свою психологическую особенность?» А что? Вполне можно допустить это… Разве он, Распутин, не может пошутить, пускай так вот и дерзко, над обсуждаемой темой этой сегодняшней «Литературной среды»?

Два с половиной часа (я взглянул на циферблат) велся этот, между тем, интересный разговор, из которого я, тем не менее, ничего толком так и не запомнил. Одно, помню, бросилось в глаза: разговор этот быстро перешел в горячую дискуссию. В ней активно принимал участие и Валентин Григорьевич, ничем не выделяясь среди других: ни жестами, ни интонацией голоса. Но, между прочим, все притихали, когда он начинал говорить. «Ага! – почему-то весело подумал я. – Уважаете, значит, своего настоящего писателя! То-то…» И внутренне я простил Валентину Распутину так дерзко и своеобразно использованный им под столом чужой дипломат.

Распутин – «нехорошая фамилия»

После заседания «Литературной среды» я невольно подошел к писателю, чтобы попрощаться – уж теперь окончательно. Он, о чем-то подумав и уже глядя на меня, вдруг запросто сказал: «А вы приходите ко мне вечером. Я хочу кое-что узнать о ваших краях. Ведь я там бывал». – «Я знаю, Валентин Григорьевич, – с готовностью ответил я. – Да, конечно, обязательно буду».

Вечером я снова был на квартире Валентина Григорьевича, предварительно купив его книгу в городском книжном магазине… Все повторилось, как и утром. Я разделся при вышедшем навстречу хозяине дома, сунул ноги в знакомые шлепанцы и следом за ним вновь оказался в его рабочем кабинете. На столе теперь лежала уже последняя страница будущего его выступления в газете «Известия». Я внутренне удивился, не подав, правда, виду этому, и порадовался за продуктивность писателя, которого несколько ведь отвлек от рабочего стола утром.

Валентин Григорьевич после ужина отдыхал, догадался я, и чувствовалось, что был доволен своим прошедшим рабочим днем. Он, садясь в кресло и показав мне кивком головы на второе, стал расспрашивать о писателях Хакасии, держа руки сцепленными на груди, потом, уже с большим интересом, – о праздновании 20-летия трассы мужества «Абакан – Тайшет», на строительстве которой в качестве газетчика, я помнил, ему довелось бывать. А также он (надо же!) стал расспрашивать меня и о Владимире Константиновиче Стофато, с которым я встречался в те дни, – сыне легендарного изыскателя, тоже знакомого писателю по тем далеким годам. Я – несколько, правда, чувствуя себя неловко – взял и напомнил ему тут его давний разговор с Владимиром Константиновичем, и как он сказал ему тогда о том, что у него, мол, Распутина, «нехорошая фамилия». Валентин Григорьевич оживился: «Он что, запомнил-таки тот мой шутливый ответ? Надо же!» И задумчиво улыбнулся, глядя куда-то в себя…

Было поздно, с работы уже пришла жена писателя, и надо было прощаться.

Роспись на память

…Потом, уже дома, прилетев в Абакан на самолете из Иркутска, где я, собственно, был как корреспондент областной газеты «Советская Хакасия», командированный на освещение чемпионата мира по хоккею с мячом, где играли в том числе и наши знаменитые тогда «Саяны», – так вот, уже дома я с благодарностью перечитал строчки, набросанные бисерным почерком писателя на титульном листе книги его избранных произведений: «На добрую вам память об Иркутске и одном из иркутян, авторе этой книги. Искренне В. Распутин».

Знаменская горка. Распутин…

Мне довелось однажды, находясь в Иркутске, побывать и на Знаменской горке – иначе говоря, в именитом на всю Сибирь Знаменском монастыре, – как когда-то довелось, еще при жизни Валентина Распутина, трижды встречаться с ним. Теперь монастырь (или Знаменская горка), и большой русский писатель навеки связаны одной судьбой – впрочем, как и в моей памяти. Только вот поднебесной ли судьбой?

Писатель Валентин Распутин ушел из жизни за день до своего 78-летия… Да, собственно… календарь тут ни при чем! Важно другое, а именно: практически вся читающая (и даже не читающая) Россия стопроцентно знает это имя, сердечно проникновенные произведения писателя с берегов Ангары, Байкала ли.

Одним из самых знаменитых произведений Валентина Распутина был и останется рассказ «Уроки французского» – про мальчика, которого из деревни отвезли в райцентр учиться в средней школе. Голодающий, чужой среди сверстников, он отказывается от любых попыток принять помощь со стороны. Молодой учительнице французского приходилось идти на хитрости, чтобы хоть как-то накормить гордого парнишку или дать ему денег. Рассказ этот – почти автобиографический.

…Валентин Григорьевич Распутин (по иронии судьбы, его отец был тезкой другого знаменитого сибиряка) родился 15 марта 1937 года в селе Аталанка, чуть ли не в одну улицу. За околицей протекала Ангара, на другом берегу возвышались лесистые горы. Рыба, грибы, ягоды… В 1944-м Валю отдали в районную школу, за пятьдесят километров от родных мест.

Следующие несколько лет он мыкался по чужим семьям и жил в необыкновенной бедности (приходилось прятать ноги под стол – он стеснялся, что не было нормальных сапог, только легкие деревенские сапожки-ичиги). Зато книги у него были: Распутин вспоминал, что зачитывался Пушкиным, Тургеневым, Николаем Островским и вообще всем, что мог найти в скромной школьной библиотеке (читать он обожал с раннего детства, набрасываясь на газеты и журналы).

Поступать Распутин решил на историко-филологический факультет Иркутского университета. Рассчитывал стать педагогом, но потом начал писать для сибирских газет, в одной из которых и остался работать после окончания университета. И параллельно сочинял рассказы. (Как Распутин сам потом вспоминал, к этому его подтолкнул пример друга, учившегося на год раньше и уже печатавшего прозу. Ну, а звали этого друга, , через несколько лет ставшего одним из лучших русских драматургов и впоследствии утонувшего в ледяных водах Байкала, Александр Вампилов.)

Первый рассказ Распутина был опубликован в 1961 году в журнале «Ангара». Через несколько лет в Чите проходил семинар молодых писателей – там Распутин оказался в центре внимания; некоторые участники уже тогда пророчили ему будущее крупнейшего российского писателя. Приехавший из Москвы прозаик Владимир Чивилихин был так впечатлен, что даже лично передал по телефону рассказ Распутина «Ветер ищет тебя» в «Комсомольскую правду».

Вскоре Распутин публиковался и в «Огоньке», и в «Литературной России». Столичный литературный бомонд заинтересовался его рассказами всерьез: Распутина принимают в Союз писателей, в журналах начинают выходить его повести.

Молодого Распутина помнили как человека серьезного и молчаливого – и произведения его были печальными, а еще чаще – трагическими. Самый первый рассказ – «Я забыл спросить у Лёшки» – про смерть молодого человека, которого друзья тащат 50 километров по тайге до больницы и не успевают доставить туда вовремя.

Жаль, очень жаль, что сейчас вспоминать первые шаги в жизни и первые талантливые произведения Валентина Распутина приходится, когда его уже нет с нами, читателями – нет с народом… Впрочем, творческое-то наследие осталось (и останется!), и еще очень долго пребудет в миру – по крайней мере исконно русском.

Последние месяцы сибирский писатель тяжело болел и, предвидя недалекий уход, завещал похоронить себя на Смоленском кладбище, рядом с дочерью Марией, погибшей в 2006 году, и женой Светланой, ушедшей в 2012-м… Но завещание писателя, последнюю его предсмертную волю ни власти Иркутска, ни родные вот не исполнили. Так случилось в свое время и с безвременно ушедшим из жизни Василием Макаровичем Шукшиным – для сравнения – тоже, между прочим, «деревенщиком». Сейчас он лежит на Новодевичьем в Москве, а не у себя в Сростках…

Писателя Валентина Распутина похоронили, да, в Иркутске, как сразу было сообщено на сайте Иркутской администрации. В церемонии прощания с ним приняли участие более 15 000 человек. Поминальную службу провел митрополит Иркутский и Ангарский Вадим, ее посетили губернатор Иркутской области Сергей Ерощенко, советник Президента РФ Владимир Толстой, родные и близкие Валентина Григорьевича…

Но писатель, между тем, был погребен не на Смоленском кладбище, среди своих самых близких, как завещал, а в некрополе иркутского Знаменского монастыря… Почему же? Накануне этого, в Москве, в храме Христа Спасителя, отпевание Распутина совершил патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Стоит напомнить, что инициатором возрождения всесоборного храма Христа Спасителя, разрушенного большевиками в тридцатых годах ХХ века, стал не кто иной, как коллега по деревенской (опять же!) прозе, друг знаменитого иркутянина, который тоже, между прочим, в то время не остался в стороне от этого святого дела, – Владимир Солоухин. Заметьте: не какой-то известный столичный или вообще «городской», а именно «деревенский» писатель! Для меня настоящий, значит, истинно русский… Между прочим (знак свыше!) именно Владимир Солоухин, инициатор возрождения главного храма Руси, был первым по смерти, в 1997 году, отпет в этом храме Христа Спасителя.

Так почему же похоронили Валентина Распутина все же не на Смоленском кладбище, а в некрополе Знаменского монастыря, иначе сказать – на Знаменской горке? Это святое в своем роде место в свое время, повторюсь, довелось мне увидеть, причем задолго до знакомства с писателем, среди прочих экскурсантов, прибывших в город на Ангаре. Теперь именно здесь нашел вечный покой Валентин Распутин. Почему, спрашивается, именно здесь, а не рядом с родными и «под простым памятником», как было указано им в завещании?

Знаменская горка… Сами иркутяне называют так Маратовское (в прошлом Знаменское) предместье. Расположено оно на взгорке, у величавой Ангары. Каменная Знаменская церковь, построенная в 1757–1760 годах, словно венчает это предместье, взятое как исторический памятник под охрану государства. Так вот… Вместе с туристами из Ангарска мне и довелось побывать здесь в один из ясных весенних дней.

Собор с зелеными и голубыми куполами словно плывет в высоком небе.

– Это здание — ценный архитектурный памятник XVIII века, – говорит экскурсовод. – За долгие годы никаких особых событий в его стенах не происходило – разве только то, что Петр I в свое время прислал сюда в подарок Евангелие с собственноручной подписью.

И все-таки Знаменская горка знаменита! Знаменита прежде всего тем, что на ее территории находится несколько мемориальных захоронений – могила Г.И. Шелихова, декабристки Е.И. Трубецкой и всех ее детей, а также декабристов В.А. Бечасного, П.А. Муханова и Н.А. Панова.

Туристская группа подходит к величественному монументу Григория Ивановича Шелихова – выдающегося деятеля Сибири, землепроходца, мореплавателя, государственного деятеля. Он был одним из основателей Русско-Американской кампании, поселений на Аляске, многое сделал для развития промышленности и торговли в Сибири.

На стеле монумента — бронзовый барельеф Г.И. Шелихова, стихи поэта Гавриила Державина:

«Колумб здесь русский погребен…

Не забывай, потомок,

Что Росс, твой предок, –

И на Востоке громок!

Внизу барельефа – чеканная гравировка, на которой изображены якорь, мачта, раскрытая книга, циркуль…

Под гравировкой — слова, посвященные Г.И. Шелихову: «По деяниям бесценного, по промыслу гражданина, разума обширного и твердого».

Памятник, обнесенный цепями, сделан из уральского цветного мрамора. Заказан был его женой на Екатеринбургской камнерезной фабрике и представляет собой большую художественную ценность. Как сказал экскурсовод, особенностью этого величественного монумента является то, что на нем – единственном, пожалуй, в мире – высечена собственная стоимость – 11 000 рублей.

Группа движется дальше… Нелегко передать волнение, которое охватывает тебя при виде скромной надгробной плиты с простой надписью: «Здесь похоронена жена декабриста С.П. Трубецкого – Екатерина Ивановна, умершая в 1854 году, и их дети – Никита, Владимир и Софья». Эта минута, когда я читал скорбную надпись на плите, которую покрывали четыре красных гвоздики, навсегда соединилась во мне с чтением поэмы Н.А. Некрасова «Русские женщины», как раз и посвященной мужественным декабристкам:

«…И душу мою

Наполнило чувство святое.

И только теперь в руднике роковом,

Услышав ужасные звуки,

Увидев оковы на муже моем,

Вполне поняла его муки

И силу его, и готовность страдать!..

Невольно пред ним я склонила

Колени – и, прежде чем мужа обнять,

Оковы к губам приложила!..»

– Екатерина Ивановна Трубецкая, жена одного из руководителей декабристов, – говорит экскурсовод, – первая добровольно приехала в Сибирь вслед за своим мужем. Ей первой пришлось преодолевать сопротивление сибирских властей, исполнявших приказ Николая: вынудить жен декабристов вернуться. Но она подписала документы, лишавшие ее права свободного состояния (и наследия), и добилась тем самым, такой вот ценой, разрешения уехать к мужу за Байкал…

Позволю себе здесь некоторое авторское отступление… После службы в армии поездом «Москва – Владивосток» (с берегов Тихого океана) я возвращался домой. Ранним хмурым ноябрьским утром наш вагон дембелей № 8 остановился, так получилось, как раз напротив какого-то монумента, на барельефе которого были изображены, как я вскоре узнал, выйдя из вагона, декабристы. Невдалеке от станции и находились, оказывается, эти прискорбно знаменитые Нерчинские рудники, где гибли на каторжных работах декабристы – люди чести и совести, люди несгибаемой воли – впрочем, как и их светлые жены, последовавшие за своими мужьями в ссылку в Сибирь. Именно сюда, в Нерчинск, и адресовал свои стихи А С. Пушкин, где, помните, есть такие слова:

«Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут, и свобода

Вас примет радостно у входа…»

Экскурсия, считай, окончена. Мы садимся в автобус и едем по набережной Ангары. Маратовское предместье позади, впереди – Ушаковка. Здесь в свое время находился иркутский тюремный замок. В его стенах пребывали народники, разночинцы, большевики. После революции 1917 года недолгое время тут содержался контрреволюционный по той, советской, терминологии диктатор Восточной Сибири адмирал Колчак. По приговору революционного трибунала 7 февраля 1920 года он был расстрелян на льду Ангары и утоплен в проруби. Последнее перед смертью его желание было – затянуться махоркой…

Много интересного можно еще рассказать о Знаменской горке! Но уже и из сказанного ясно, отчего это место, связанное со многими историческими событиями, так дорого как иркутянам, так и гостям большого сибирского города. Вот почему, думается мне, местные власти, а также родственники решили в конце концов похоронить знаменитого на всю читающую Россию (и просвещенный мир) писателя Валентина Распутина на этом священном куске земли, волею судьбы ставшей почетным некрополем Иркутска. Как говорится, знаменитость – к знаменитостям…

Только я вот все думаю: а как он там, помимо своей воли здесь успокоенный, чувствует себя? Может, ворочается в могиле, как Гоголь? А как чувствуют себя его жена и дочь, с которыми он думал (и завещал!) разделить вечное пребывание на том свете? Может, бессильно негодуют теперь, плачут? Как-то это все-таки… Не по-христиански это все-таки! И эта невидимая борьба между знаменитыми местами захоронения и завещаниями самих усопших будет, наверное, длиться во веки веков. И победителями наверняка будут оставаться живые (власти, наследники). Но только одной силой переступив непреложное христианское право в абсолютно неравной борьбе с умершим, вряд ли будет теперь спать спокойно тот, кто это допустил…

Там, то есть на том свете (а все-таки не во тьме!), теперь сами себе завидуют, наверное, Виктор Астафьев, тот же Владимир Солоухин, которых похоронили чисто по-христиански, по их святой посмертной воле, где они и завещали похоронить себя потомкам. А вот Шукшина, тоже сибиряка, – его жаль, томящегося сейчас в московской земле на Новодевичьем кладбище, а не у горы Пикет в своих родных Сростках, на берегу с детства родной ему Катуни…

Валерий ПОЛЕЖАЕВ


Валерий Полежаев журнал "Абакан" проза
 
По теме
Огнеборцы Хакасии ликвидировали 6 пожаров - Республиканская телевизионная сеть В Абакане пожар произошёл внутри производственного здания. Прибыв на место вызова, дежурный караул обнаружил, что из помещения идёт густой дым.
Республиканская телевизионная сеть
Правильное питание способно на многое - интервью с диетологом Зинаидой Коваленко - ИА Хакасия Статус: Реклама Фото: ИА "Хакасия" еrid: LatgBXF3T Все больше жителей Хакасии, прислушиваясь к советам специалистов и следуя своим внутренним желаниям, стремятся соблюдать правила здорового образа жизни.
ИА Хакасия
Забота о здоровье: Центр СПИД продолжает работу по тестированию в трудовых коллективах - Минздрав Республики Хакасия Накануне специалисты Республиканского центра профилактики и борьбы со СПИД выезжали в трудовой коллектив отделения Социального фонда России по Республике Хакасия для проведения добровольного,
Минздрав Республики Хакасия
Напомним, иск прокурором был предъявлен к ГБУЗ РХ «Саяногорская межрайонная больница» в интересах пенсионерки в связи со смертью её сына, наступившей после обращения за медицинской помощью.
Городской суд г. Саяногорск
В Хакасии пройдет юбилейный джазовый фестиваль - ИА Хакасия Фото: Всероссийская мастерская музыки «Джаз в Хакасии» В рамках Всероссийской мастерской музыки «Джаз в Хакасии» в апреле отметят 30-летие музыкального фестиваля, ставшего основой масштабного творческого проекта в республике.
ИА Хакасия